Художественный метод

Пушкин и фольклор. Язык Пушкина

Творчество Пушкина столь богато и разнообразно во всех отношениях, в том числе и в отношении его художественных форм — литературных родов и видов, что правомерно сложились отдельные, как бы самостоятельные группы исследований, посвященных изучению пушкинской поэзии (лирики, стихотворных эпических жанров), драматургии, прозы. Этим определены и особые разделы четвертой части данного труда, отведенные специальному рассмотрению соответственных проблем в каждой из этих областей. Но пушкинское творчество представляет собой, при всем многообразии форм выражения, единый и целостный художественный мир, определявшийся в своем движении и развитии как общими закономерностями развития литературы, так и специфическими закономерностями индивидуального творческого пути автора. В связи с этим возникает ряд общих проблем исследования творчества Пушкина в целом, имеющих вместе с тем принципиальное методологическое значение. Таковы проблемы художественного метода, стиля, языка; связи творчества Пушкина с литературными направлениями его времени — классицизмом, сентиментализмом, романтизмом, реализмом и с фольклором; места и роли Пушкина в современном ему литературном процессе. К этому общему кругу проблем относятся связи и соотношения творчества Пушкина с предшествовавшей ему русской литературой и литературами зарубежными, его значение для дальнейшего развития русской литературы, литератур братских народов, наконец, места и значения пушкинского творческого наследия в развитии всей мировой литературы.

1

Большинство из общих проблем пушкинского творчества в той или иной мере затрагивалось уже в современной поэту прижизненной критике. Делались попытки и общей характеристики пушкинского творчества в его развитии (в статьях Н. и К. Полевых, Надеждина, И. Киреевского, Гоголя, молодого Белинского). В этих статьях имеются отдельные меткие и верные замечания, наблюдения, порой даже, как в высказываниях И. Киреевского, широкого обобщающего характера. Многое из этого представляет известную ценность как живое, непосредственное восприятие произведений Пушкина его современниками. Особенно значительна во всех отношениях статья Гоголя, в которой, несмотря на подчеркнутую самим автором эскизность (она названа «Несколько слов о Пушкине»), содержится ряд

306

важнейших положений об общем значении пушкинского творчества, его художественной специфике, его развитии, которые приобрели в известной мере основополагающий характер. И все же ранние попытки осмыслить творчество Пушкина не привели, да и не могли привести к сколько-нибудь значительным результатам. Суждения о нем прижизненной критики высказывались в пылу подчас весьма ожесточенной журнальной полемики и литературной борьбы, которая велась нередко с узко групповых и потому неизбежно односторонних, порой крайне предвзятых позиций. Помимо того, творческий путь Пушкина еще не был завершен, а ряд замечательнейших произведений последнего его периода — конца 20—30-х годов — не появился в печати.

Положение изменилось после смерти Пушкина, и в особенности в связи с выходом в свет в 1838—1841 годах первого посмертного собрания его сочинений, которое, несмотря на свою неполноту и цензурные искажения, все же давало представление обо всем объеме пушкинского творчества. Именно это подчеркивает Белинский в начале своего монументального итогового труда о Пушкине — первой из цикла одиннадцати статей, его составляющих и опубликованных в 1843—1845 годах. Года за полтора до начала этой работы Белинский в очередном годовом обзоре «Русская литература в 1841 году» писал: «Пушкин принадлежит к вечно живущим и движущимся явлениям, не останавливающимся на той точке, на которой застала их смерть, но продолжающим развиваться в сознании общества».1 Соответственно этому и на свой труд Белинский смотрел как на выражение суждения о нем новой послепушкинской эпохи, считая, что его устами говорит «новое поколение, развившееся на почве новой общественности, образовавшееся под влиянием впечатлений от поэзии Гоголя и Лермонтова».2 Это была во всех отношениях — и общественно, и эстетически — самая передовая для того времени позиция, обеспечившая огромную историческую прогрессивность труда Белинского. Для того чтобы составить себе более наглядное представление об этой прогрессивности, стоит упомянуть об аналогичном цикле статей С. Е. Раича, также — на основе посмертного издания — посвященных рассмотрению всего творчества Пушкина и опубликованных в 1839 году в его журнале «Галатея». Считая высшим достижением Пушкина — образцом «поэзии чистой, беспримесной» «Руслана и Людмилу», автор, подходя к дальнейшему его творчеству с позиций «пюризма» — школы карамзинистов — и официальной народности, сетует, «что из мира чисто идеального он спустился в мир действительности» и тем самым «изменил своему призванию», а сделав литературное дело своей профессией, начав «торговать поэзиею», привел к тому, что «бедная литература наша», последовав по этому пути, «год от году, день ото дня клонится к падению».3 Подобные суждения сейчас могут показаться только курьезом. Но авторы статей о Пушкине в журнале «Маяк» (Мартынов и сам издатель журнала Бурачек) пошли еще далее, кощунственно заявляя, что творчество Пушкина, воспевающее «уголовных преступников», насаждающее безбожие и разврат, уронило «русскую поэзию по крайней мере десятилетия на четыре».

Для многих не только современников, но и представителей следующих поколений пушкинские статьи Белинского явились подлинным откровением. «Утром читал Бел[инского] ... Статья о Пушкине — чудо. Я только теперь понял Пушкина», — записал в 1857 году в своем дневнике Л. Н. Толстой.4 Статьи Белинского, сочетающие в себе критическое рассмотрение

307

и оценку всего пушкинского творчества со стремлением ввести его в перспективу предшествовавшего и современного ему русского историко-литературного развития, воспринимаются и сейчас как «чудо» острейшей диалектической мысли и тончайшего эстетического проникновения. Они являются краеугольным камнем нашего пушкиноведения. Однако противоречия эпохи, от имени и голосом которой Белинский высказал свое суждение о Пушкине, наложили на его пушкинские статьи свой отпечаток. Это сказалось на выдвинутом им в результате противопоставления «объективного» Пушкина «субъективным» Лермонтову и Гоголю тезисе о том, что Пушкин был только поэтом-художником, что его призванием — «пафосом» — было дать русской литературе поэтическую форму, пригодную для любого содержания. Тезис этот не только не был подкреплен в ходе конкретного анализа Белинским отдельных произведений Пушкина, но, наоборот, находился в явном противоречии с общим направлением мыслей критика. Однако он дал основания для недооценки Пушкина революционными демократами-шестидесятниками Добролюбовым и Чернышевским. С основным теоретическим постулатом Белинского связана недооценка им самим «вольных стихов» Пушкина. Сопоставляя Пушкина с Лермонтовым и Гоголем, критик неправомерно пришел к резкой недооценке пушкинской прозы.

Эти недочеты и просчеты замечательных пушкинских статей Белинского были постепенно исправлены дальнейшими исследователями пушкинского творчества. Но другого обобщающего критического и вместе с тем историко-литературного труда, подобного статьям Белинского по широте охвата и глубине анализа, за все последующее время не появилось.

Основным видом больших работ о Пушкине долго были биографические исследования, такие как П. В. Анненкова, П. И. Бартенева, В. Я. Стоюнина, В. В. Сиповского, а в наше время Н. Л. Бродского, Л. П. Гроссмана и др., в состав которых входило и рассмотрение его творчества, но, в соответствии с задачами и требованиями жанра, лишенное самостоятельного значения, в большей или меньшей степени отодвинутое на второй план. Только в 50-е годы нашего века появились исследовательские работы, ставящие своей основной задачей изучение творчества поэта в его движении и развитии, в его связях с общественно-исторической почвой и в его индивидуальном своеобразии. Однако, как указывалось выше, капитальные исследования, охватывающие весь творческий путь Пушкина на всем его протяжении — дело будущего.

Основной задачей таких исследований является обобщение всего материала, накопленного пушкиноведением, углубленная разработка круга проблем, охватывающих изучение художественного мышления поэта, исследование развития его мировоззрения и творческого метода в связи с общественно-политическим движением эпохи.

2

Уже И. В. Киреевский, которого Пушкин считал первым представителем у нас «истинной критики», определяя в своем «Обозрении русской словесности за 1829 год» основную черту творчества зрелого Пушкина, противостоящую «идеализму Жуковского», провозгласил его поэтом, исполненным «уважения к действительности», представителем новейшего «исторического направления всех отраслей человеческого бытия и духа».5 «Пушкин — поэт действительности» — так лапидарно передал рассуждения Киреевского сам Пушкин в рецензии на его статью (XI, 104). В этой

308

исключительно емкой и выразительной формуле содержится утверждение основополагающей роли Пушкина в становлении основного реалистического (термин, тогда еще у нас отсутствовавший) направления русской литературы XIX века и подчеркнута специфика пушкинского реализма (поэт действительности), также определявшая во многом национальное своеобразие русского реализма. Составила она и одно из основных положений пушкинских статей Белинского, хотя само это словосочетание критик использует главным образом при характеристике творчества Гоголя. Но вплотную и углубленно вопросы художественной методологии Пушкина, связей и соотношений его творчества с большими литературными направлениями, ему предшествовавшими и современными, начали разрабатываться в советском литературоведении, в котором проблема творческого, или художественного, как в последнее время стали чаще говорить, метода писателя почти с самого начала стала привлекать к себе пристальное внимание и приобрела особо важное теоретическое значение.

Связь литературы с жизнью, значение ее как важнейшего фактора могучего духовного воздействия на прогрессивное общественное развитие, с особенной силой — непосредственностью, широтой и глубиной — осуществляется в реалистическом искусстве слова. Поэтому именно проблема реализма, становления реалистического метода в творчестве родоначальника русской литературы XIX века, в которой реализм стал главным, ведущим направлением, с самого начала явилась одной из основных в новом, пооктябрьском советском пушкиноведении. «Вопрос о реализме Пушкина становится одной из центральных тем пушкиноведения», — констатировала в 1936 году Л. Я. Гинзбург в критической статье-обзоре «К постановке проблемы реализма в пушкинской литературе».6 Автор подвергает резкой критике разработку этой проблемы, начатую в ряде статей о Пушкине «социологов» 20-х годов, которые приступают к решению вопроса о пушкинском реализме «с недостаточными средствами» и вместе с тем «решительно дают ответ на вопрос, который, казалось бы, требует от историка литературы величайшего „чувства ответственности“»: реализм превращается в догматическое понятие, лишенное конкретного исторического содержания. Дело представляется примерно так: «в литературе что реалистично, то хорошо, что хорошо, то реалистично», отсюда «литературоведы стремятся найти» у Пушкина «реализма как можно больше и на как можно более ранних этапах творчества»; «пушкинский реализм рассматривается вне вопроса о целостном миропонимании поэта и вне анализа стиля», «реализм берется не как миропонимание, не как художественный метод, а как патент, выдаваемый „хорошему писателю“». С этим связана недооценка, порой прямо принижение таких больших, исторически и художественно значительных направлений, как классицизм, романтизм. Все эти упреки весьма серьезны и многое в них справедливо. Верна, но нуждается в уточнении мысль о том, что пушкинский реализм «прорастает» «из определенных романтических формаций», «из романтической культуры». Наконец, безусловно справедлива критика грубо вульгарно-социологического тезиса, выдвинутого И. Виноградовым в статье «Путь Пушкина к реализму», согласно которому реализм Пушкина — «следствие консервативных общественно-политических устремлений» поэта.7

Л. Я. Гинзбург справедливо отмечает: «Когда реализм становится миропониманием и методом, он осмысляет действительность в целом». Однако это положение не заключает в себе, в трактовке его автором статьи, широкого идейно-эстетического и общефилософского значения,

309

а сводится к одной, в известной мере существенной, но все же отдельной черте — преодолению «жанрового мышления», которое, считает автор, Пушкин унаследовал «от французских классиков и русских карамзинистов» и которое он смог преодолеть только в последний период своего творчества, ибо «в годы основной работы над „Онегиным“» у Пушкина «еще не было реалистической концепции, объемлющей действительность в целом»; «...в период, когда возникал замысел „Онегина“, жанровое мышление было еще актуально: роман в стихах — особый жанр, позволяющий применить особый принцип рассмотрения действительности, вовсе еще необязательный для всего творчества в целом». Но ведь никакой, даже зрелый реализм не отвергает существования отдельных и различных художественных жанров, имеющих и свои особенности, и свои структурные законы. Едва ли можно согласиться и с тем, что в основной период работы над художественной энциклопедией русской жизни Пушкин якобы не охватывал и не осмыслял действительности в целом. Между тем исходя из этих своих предпосылок автор намечает такую схему творческого развития Пушкина: раннее творчество поэта, основой мировоззрения которого является «рационализм просветительной философии и классицизма», формирует «эстетика классицизма»; в 20-е годы Пушкина «захватывает» «проблематика романтизма», «Пушкин 20-х годов — выразитель в русской культуре общеевропейского романтизма»; а реалистический метод Пушкин создал лишь «в конце своего творческого пути»; в «Онегине» же (на «Борисе Годунове» Л. Гинзбург в сущности почти не останавливается) — только «реалистические тенденции».

Авторы критикуемых Л. Я. Гинзбург работ преувеличивали место и значение реализма во всем пушкинском творчестве, порой придвигая его начало чуть ли не к лицейскому периоду. Л. Я. Гинзбург, наоборот, склонна в упомянутой статье отодвигать возникновение реализма почти к самому концу пушкинского творчества. Но критические замечания автора безусловно сыграли свою положительную роль.

Как бы ответом на требования преодолеть недооценку по сравнению с реализмом других больших литературных направлений явилась вышедшая в 1937 году монография Б. С. Мейлаха «Пушкин и русский романтизм», автор которой поставил своей задачей «исследование литературно-критических взглядов и художественной практики Пушкина в органической связи с литературно-политической борьбой эпохи», считая, что «таков путь к установлению действительных позиций Пушкина в лагере романтиков», т. е. того литературного направления, под боевыми новаторскими знаменами которого развернулось пушкинское творчество конца 10-х — начала 20-х годов.